marina
С нетерпением жду, когда ты вернешься из командировки, чтобы вновь была возможность общаться не урывками, а полноценно.
Спасибо, что находишь возможность откликнуться.
:thank_you:

Думаю, что нет. Черты образов перемешались и сложились совсем в иные личности. Так получилось. В фанфике нет Эрика из романа Леру и нет Эрика из фильма Шумахера. Будем считать их Эриком из Руана и Дени из приюта Сен-Мишель.
Не могу сказать точно, в какой именно момент у меня возникла идея вывести двух Призраков, но почти сразу. Я как-то поняла, что так будет... нельзя сказать правильно... но интересно. Меня захватила перспектива исследовать их взаимоотношения, прочувствовать и написать такую психологически сложную ситуацию. Постараюсь вас всех не разочаровать.
А Эрик... он меня саму поражает все больше. Мне очень приятно, что этот образ волнует.
:thank_you:

А критик бы из тебя вышел объективный. Если кого размажешь, стало быть - заслужил. 
Скорейшего возвращения!

Lilly
Спасибо!
Мой Эрик мне тоже очень нравится  blush2.gif
и я счастлива, что он нравится вам 

АННА
Счастливые часов не наблюдают 
Насколько должен быть счастлив человек, который не считает дней до... пятницы! 

marina
Очень рада твоему возвращению!!! Наверное, ты вымоталась. Командировки, даже удачные, это нелегко. Но мы тебя развеселим.  Чего здесь только не было за неделю. Коллажи, анекдоты, кадры... 

Я пишу сейчас, действительно непростой момент - отношения двух героев и их судьба в подвалах Оперы. Они ведь разные, но это не означает, что один должен быть "ангелом", а другой - "чудовищем"... Суббота у меня "выпала" из творческого процесса по некоторым обстоятельствам.  :sorry:  Попытаюсь дать следующий отрывок поздно вечером или к утру.

Еще раз: ты вернулась - УРА!!!! 

Romantic Angel
Если поздно не будет, не мучайся. Может быть я его утром выложу. 

Приношу извинения за задержку.  :sorry: Начало Части II больше привязано к первоисточникам, возможно, поэтому мне сложнее.  blush2.gif
Вот, что получилось после множества переделок и доработок...

Глава II
(начало)

Для достижения поставленной цели легенду следовало «оживить». Эрик вдохновенно принялся за создание нового образа Призрака Оперы. По его убеждению, Фантом должен был вызывать трепет, но не отвращение: сочетание черного и белого цветов в костюме и маске, строгая элегантность и внушающая вполне определенные ассоциации эмблема смерти – череп в качестве личной печати. Также предстояло подготовить место будущих переговоров с дирекцией и разработать механизм получения жалования.
Рассказы Буке основывались на действительно произошедших в старом здании театра встречах с Дени. И если истории о привидении все еще будоражили воображение наиболее впечатлительных девочек-подростков и молоденьких девушек из хора и балета, то остальными артистами, вспомогательным персоналом и, тем более, администрацией всерьез они не воспринимались. В свое время, добиваясь испуганных визгов и разговоров приглушенным шепотом, Дух Оперы получал немалое моральное удовлетворение.
Однако все приспособления, с помощью которых Дени извлекал таинственные завывания, стуки и скрипы в коридорах, подвалах и на чердаках – трубки, трещотки, подвесные петли, – остались на старом месте. Расспрашивая Духа Оперы о его примитивных, но действенных методах мистификации, Лебер искренне удивлялся природной смекалке и изобретательности бывшего воспитанника приюта Сен-Мишель. Разумеется, отец Бернар не учил его использованию создаваемой сквозняками тяги для получения специфических звуковых эффектов. Кое-что Дени подсмотрел у отвечающих за шумовое оформление спектаклей работников театра, до чего-то додумался сам. Забрать свое «богатство» в Опера Гарнье он просто не мог, ему пришлось переезжать, спрятавшись в крупногабаритном реквизите – полуразобранном макете средневекового замка. 
Эрик прекрасно отдавал себе отчет в недостаточной эффективности применявшихся Духом Оперы средств – диктовать условия людям, облеченным какой-либо властью, может только личность, способная доказать свое превосходство. Поэтому, с точки зрения Эрика, сожалеть о по-детски наивных механизмах Дени не имело смысла. Но он не стал говорить об этом их обидчивому изобретателю, лишь посочувствовал и заверил, что теперь вдвоем они сделают все заново и гораздо лучше. Лебер быстро понял, что во многих отношениях Дени крайне инфантилен, и старался обращаться с ним соответственно. Иногда Дух старой Оперы поражал архитектора знанием таких вещей, как состав кабинета министров Наполеона III 1869 года (в чем Эрик не взялся бы с ним спорить, так как находился в то время в Австрии и не слишком интересовался политикой), а иногда приводил в замешательство непониманием, казалось бы, простейших правил и норм поведения.     
– Где ты достаешь такую еду? Там много замков? – спросил Дени, дожевав большой кусок копченого окорока.
– Каких замков? – удивленно отозвался из-за разделявшего их мольберта Эрик.
Пока Дени гурманствовал, давно позавтракавший Лебер рисовал сцену из готовящейся к повторной постановке оперы Гуно «Ромео и Джульетта».
– Которыми всё запирают на ночь.
– Ты думаешь, я таскаю окорока по ночам? – от изумления Эрик  прервал свое занятие и опустил кисть. – Дени, я покупаю продукты в магазине.
– Зачем? Можно просто взять, если знаешь, как добраться, – убежденно сказал Дух Оперы.
– Не всегда можно взять то, что тебе хочется. Поверь, купить гораздо проще во многих отношениях. По крайней мере, за тобой не будет гнаться полиция.
Эрик уже убедился, что объяснять Дени действующие в обществе экономические принципы производства, распределения и обмена продуктами труда бесполезно. Он понимал только один ограничивающий аргумент: угрозу быть пойманным и подвергнуться наказанию.
– А где ты берешь деньги?
– Они лежат на моем счету в банке.
При всем сочувствии и жалости к Дени, Лебер четко осознавал, что лишенный всяких этических представлений изгой может быть опасен, поэтому искушать его конкретно мыслящий ум соблазном доступных денег не стоило. Как ни странно, Дени знал, или думал, что знает, что такое банк – это место, где дают деньги, но только определенному человеку, и другому их не получить. 
– Пойду я, – вне всякой связи с предшествующим диалогом сказал Дени. – Приду, когда ты станешь играть.
– Приходи.
Эрик проводил взглядом бредущего пешком по воде Дени, – тот не любил пользоваться лодкой, – и с помощью рычага опустил решетку.
Угадать, что творится в голове человека, два десятка лет с лишним общавшегося почти исключительно с подвальными крысами, было сложно. Эрик был далек от того, чтобы винить Дени за асоциальное поведение и образ мыслей – жизнь не оставила несчастному альтернативы. Лебер лишь задавался вопросом: возможно ли еще изменить хоть что-то в его характере, в его судьбе?
Во-первых, Дени страдал признаками агорафобии в сочетании со своеобразной разновидностью светобоязни: он панически боялся покидать здание днем (да и ночью был не особенно расположен выбираться на открытое пространство), поэтому переезд труппы оказался для него тяжелейшим стрессом. Полюбившему рисовать городские пейзажи, нежные рассветы и поражающие многоцветием оттенков закаты на крыше Гранд Опера Эрику никак не удавалось уговорить Дени присоединиться к нему до наступления темноты и посмотреть на город. При этом высота совсем не пугала Духа Оперы, он спокойно перемещался по шатким подвесным мостикам и канатам, расположенным над сценой. А, во-вторых, порой он проявлял невероятное упрямство, переломить которое Леберу стоило огромных трудов, как в случае с возобновлением переписки с мадам Жири. 

*     *     *

Франсуаза положила исписанный мелким неровным почерком лист почтовой бумаги на туалетный столик и горестно покачала головой своему отражению в зеркале. Она в четвертый раз перечитала письмо, но так и не смогла разобраться в нахлынувших чувствах и воспоминаниях. Они были слишком противоречивы, спутаны и, что греха таить, болезненны.
Любая мысль о подвергавшемся издевательствам и осмеянию несчастном ребенке из бродячего цирка не могла не сопровождаться ощущением щемящей боли и ужаса. Ужас в душе Франсуазы вызывало не уродство страдальца, а безграничная тупая жестокость представителей рода человеческого. Стоило вспомнить эти навсегда врезавшиеся в память истерично хохочущие, перекошенные, покрасневшие от натуги лица, отвратительно распахнутые рты, сотрясающиеся тела и становилось страшно – страшно жить в окружении существ, называющих себя людьми. Этот кошмар преследовал Франсуазу долгие годы. Но намного ли лучше этих людей оказалась она сама? Спрятав мальчика в подвале театра, она некоторое время заботилась о нем, насколько позволяли более, чем скромные возможности тринадцатилетней воспитанницы балетной школы: оставляла в «потайном» месте под сценой – спускаться далеко в подвал она боялась – бутерброды и добытые в театральном буфете пирожные, таскала для него старые, уже не использующиеся в постановках вещи из гардеробной. Получив его первую записку («Так грустно и темно»), девочка начала собирать, где только можно было, свечные огарки, старые журналы, газеты и пропыленные либретто давно сошедших со сцены постановок и складывать их вместе с одеждой и продуктами.
Они никогда не разговаривали, общаясь исключительно с помощью записок, но Франсуаза чувствовала, что он следит за ее жизнью, знает о ее горестях и радостях. Их странная «дружба» продолжалась около пяти лет. За это время юная балерина всего несколько раз видела своего «протеже» издалека, но получила завидную возможность оценить неожиданные преимущества дружбы с человеком, о существовании которого никто не догадывается.
К семнадцати годам Франсуаза Рено превратилась в красивую, словно магнит притягивающую взгляды мужчин девушку. Кроме того, она была, несомненно, талантлива: балетмейстер театра включил Франсуазу во второй состав солистов – единственную среди выпускниц балетной школы ее курса. И, конечно же, она не могла надеяться избежать недвусмысленного внимания завсегдатаев закулисного мира.

*     *     *

Отредактировано Тали (2007-06-04 11:44:23)

Romantic Angel
Ой, что за чудо из цветочка?! Прелесть! 
Спасибо!  :thank_you:

marina
В Эрике есть что-то предельное, на грани невозможного страдания, душевной муки, возвышенной красоты и трнагической бездны. Я тебя понимаю. Да, могут сказать: Леру? детектив с элементами мистики? разве это литература???
Конечно, не Достоевкий, не Габриэль Гарсия Маркес... Но образ... много ли образов так глубоко западают в душу?
Все же исполнение Батлера внесло свою лепту, он показал Призрака таким, каким никто не видел его раньше... И спасибо ему за это. Кажется, мы пытаемся на примере этого произведения найти ответы на важнейшие вопросы нашего бытия: что есть красота? что есть человечность? где находится счастье?
И пусть эстеты размажут нас по стенке!