Уфффф... заносит страшнейшим образом, что закончится, по всей вероятности, жуткой катастрофой... (не в этой главе, разумеется).
Глава XVIII
(начало)
Он с досадой бросил перьевую ручку на лист бумаги, над которым сидел уже не меньше четверти часа. Чернила брызнули, темно-фиолетовая, похожая на ехидную кривую ухмылку клякса растеклась по единственной, сделанной им надписи: «Дорогой кузен!» Одна крохотная капелька попала на манжет рубашки, заметив это, Рауль недовольно скривился: он совершенно теряет контроль. Нет, ответить сегодня Филиппу он не в состоянии. Учитывая степень родственной теплоты их отношений, писать графу лучше в спокойном расположении духа и с ясной головой.
Семейная история де Шаньи чем-то отдаленно напоминала измышления господина Александра Дюма старшего. Отцы Рауля и Филиппа были близнецами, поэтому вопрос о наследовании титула и состояния, вставший лет тридцать тому назад, оказался болезненным и даже драматичным. Граф Максимилиан де Шаньи любил обоих своих сыновей, поэтому имущество и деньги он разделил между ними поровну, хотя это и не совсем соответствовало освещенной веками традиции. Но титул разделить было невозможно: графом стал дядя Рауля Леон де Шаньи. И если братья в свое время отнеслись к решению отца достаточно спокойно – во всяком случае, так они говорили своим детям – между Раулем и Филиппом стойкая неприязнь возникла если не в младенчестве, то ненамного позже. Филипп был старше пятью годами и не упускал случая продемонстрировать свое превосходство, как в возрасте, так и в положении. После смерти отцов – оба брата не дожили до сорока – отношения между кузенами, как и следовало ожидать, не улучшились. Переносили они друг друга с трудом, стараясь общаться по переписке и то раз в полгода, к счастью, Филипп большей частью жил заграницей.
Рауль скомкал и выбросил испорченный лист в корзину для бумаг, а письмо из Рима убрал в ящик стола. Когда мысли заняты женщиной, бесполезно пытаться решать семейные проблемы. Он резко отодвинул кресло, встал и начал мерить кабинет шагами: движение успокаивало и помогало умственному процессу. Распахнутый светло-коричневый с желтыми обшлагами шлафрок яростно развивался на поворотах.
Временами он совершенно переставал понимать ее. Эти странные перепады настроения, переменчивость решений. Месяц назад Кристина боялась без сопровождения даже подходить к своей комнате, а теперь ей взбрело в голову во что бы то ни стало вернуться туда. С одной стороны, Рауля это устраивало: постоянное присутствие рядом Мэг и мадам Жири стесняло его и мешало осуществлению разгорающихся желаний. А, с другой, наводило на тревожные размышления. Кого на самом деле мечтает принимать в своей комнате новая примадонна Оперы?
Сомнения не покидали его. Разве он мог не видеть, как смотрят на Кристину мужчины, когда они вместе заходят в кафе или прогуливаются по улице. Ее очаровательная улыбка, нежная белая кожа, роскошные локоны, огромные наивные глаза, стройная, гибкая фигура – совершенный образ юной невинности. Может ли он оставить кого-нибудь равнодушным?
Да и в театре достаточно разного сброда. Человек в красном – кто он? Случайный посетитель маскарада? Ревность не позволяла поверить в успокоительную ложь. И тот загадочный голос… Виконт де Шаньи вновь и вновь старался припомнить внешность ведущих артистов оперы – певцов и танцоров балета. Может быть, Кристина тайком дарит своей благосклонностью кого-то из них? Не потому ли девушка так холодна и неприступна? Мысль вызывала болезненное чувство обиды и возмущения. Он, потомок графского рода, тратит столько времени и усилий, а какой-нибудь второсортный тенор срывает сладкие плоды, в которых ему отказано? Ни Пьянджи, ни Дебалье не могли скрываться под маской Красной Смерти. Дородность одного и невысокий рост другого снимали с первых солистов возможные подозрения. Такого длинного танцора в балетной труппе покровитель Оперы тоже не приметил, но среди исполняющих вторые партии певцов двое или трое – прежде он не обращал на них пристального внимания – вполне, на его взгляд, подходили.
Не то от быстрой ходьбы, не то от подогревающих кровь размышлений Раулю стало жарко: пот выступил на лбу. Виконт вытер его платком и в изнеможении рухнул в ближайшее кресло. Он бы открыл одно из окон, но те были плотно закупорены, вызывать слуг с инструментом не хотелось. Мысли упорно возвращались в одно и то же русло, сметая все препоны, как упрямая мелководная речка, перегороженная неумело сооруженной детьми плотинной.
Завести любовника вне Оперы, шансов у Кристины было мало. Театр она покидала нечасто и, в основном, в его сопровождении. Но как она могла выбрать кого-то другого? Возможно ли быть такой жестокой к тому, кто изнывает от тоски и любовного томления! Довольно прикрываться разговорами о детской дружбе и Призраке Оперы: либо она принимает его как мужчину, либо…
Но что должно последовать в случае ее отказа, Рауль и сам не знал. Он чувствовал, что не в силах расстаться с превратившейся в соблазнительную как античная нимфа красавицу Крошкой Лотти.
Рауль вскочил, подошел к звонку и резко дернул за шнур, вызывая прислугу.
– Ваше сиятельство звали? – с поклоном спросил появившийся через минуту на пороге кабинета вышколенный мажордом.
– Да, – против воли его голос прозвучал излишне раздраженно. – Вели закладывать карету, Марсель.
– Слушаю, ваше сиятельство.
Вслед за слугой виконт де Шаньи вышел из кабинета и отправился переодеваться для визита в Оперу.
Три дня Рауль взвинчивал себя терзавшими сердце, словно крючья средневекового палача – тело осужденного преступника, ревнивыми мыслями. Пора, наконец, откровенно поговорить с Кристиной.
* * *
Бедный Эрик! Каким беззащитным и в то же время готовым выдержать любой удар (непостижимое сочетание!) он выглядел в тот момент, когда уступая ее отчаянной просьбе, согласился вновь снять маску и… парик. Он сам признался, что носит его. Несчастные наросты не ограничивались лицом, они захватывали область на правом виске и над ухом, волосы там не росли. И все равно он ничуть не походил на тот ужасный хохочущий череп, что привиделся – все-таки привиделся! – ей в бреду. Со своими собственными темно-каштановыми волосами он казался моложе, чем в черном парике, не таким строгим и загадочным. Кристина мечтательно улыбнулась томительно-нежному воспоминанию.
– Эрик!
Она смотрела на него широко распахнутыми, удивленными, но не испуганными глазами.
– Я безобразен, это правда, мой ангел, – его голос прозвучал вновь напряженно и несколько глуховато. – Еще уродливее, чем ты могла представить.
Он сидел, развернувшись боком к клавиру органа, на котором недавно аккомпанировал Кристине, девушка стояла рядом и смотрела на него сверху вниз.
– Как ужасно обошлась с вами судьба. Так несправедливо…
– Не нужно жалеть меня, Кристина.
– Я жалею не вас, мне жаль людей, которые вас не знают.
– Ты ошибаешься, мой ангел…
Девушка протянула руку, легонько коснулась его волос, улыбка тронула ее губы и отразилась в глазах – сначала в ее, потом в его. Он осторожно перехватил ее ладонь и поднес к губам. Сладкая истома прокатилась по позвоночнику, Кристина вздрогнула – таких ощущений она никогда не испытывала ни от дежурных «прикладываний к ручке» ставших невероятно внимательными и обходительными директоров, ни от полушутливых дружеских поцелуев в щечку обожавшего свою жену и детей редкостного однолюба Дебалье, ни от далеких от целомудрия лобзаний Рауля.
Он встал, растеряно заглянул во влажно блестящие глаза Кристины и отпустил ее руку:
– Прости, тебе неприятно…
Ну, как же он ничего не понял!
Быстро протянув руку к его изуродованной щеке, Кристина не позволила Эрику отвернуться, горло перехватил спазм, она отрицательно покачала головой. Несколько секунд они неотрывно смотрели друг другу в глаза, тонули в них, то ли проваливаясь в бездонную пропасть, то ли возносясь в заоблачную высь. Их губы встретились – вселенная взорвалась фейерверком сияющих огней и осыпалась под ноги алмазной россыпью звезд.
* * *
Отредактировано Тали (2007-08-07 16:06:46)
и сама любезность 
)по поводу первого тома))))))) 
Ого. Ну Рауль... Целоваться совсем не умеет, видать. Кстати, я пропустила что-то или ты действительно не давала описания первого поцелуя Кристины или вообще поцелуя с виконтом? girl_crazy.gif 
