У меня пока было немного свободного времени. Поэтому, я решила наверстать упущенное, написанием очередного продолжения, а-то когда  ещё свободное время  выдастся 

хххх

Опера с заботой гостеприимной хозяйки приняла своего нового жителя. Видимо духи, о которых так настойчиво предостерегала Анна, были не против  нахождения Эрика в своём театре и были благосклонны к нему.
Он был благодарным постояльцем, и очень скоро проникся любовью и нежностью к этому месту. Было в его стенах что-то такое, что неотвратимо влекло его. Весь этот пафос и блеск, который  исходил от каждой стены, каждого камня и угла театра во время представлений сменялся тишиной и покоем в то время, когда никаких опер и  спектаклей не давали.
Несомненно, это место было  утробой порождения масок и ненастоящих чувств, мира со своими правилами и героями, который за стенами театра растворяется прозрачной дымкой, мира, где листва зеленая круглый год лишь потому что она бумажная, страдания не болезненны лишь потому что они – игра, огонь не обжигает  потому что он не больше, чем имитация, а смерть, едва опускается занавес сменяется жизнью. Но, как бы это странно не звучало, именно этим всем этот картонный мир и притягивал Эрика. Иногда настолько, что ему почти совершенно не хотелось вырываться из объятий Мельпомены и Терпсихоры в мир обычных людей.

Анна засмеялась, посмотрев на опустошенную ровно на половину бутылку вина, и приложила ладонь к покрасневшей горящей щеке.
- Я никогда не праздновала свой день рождение. – Честно призналась она. К  своим нынешним годам Анна изменилась. Она уже не походила на испуганного невыразительного подростка. Теперь она была весьма хорошенькой, пусть не блещущей красотой, но привлекательной девушкой. Вот уже как два с половиной года она была в главной балетной труппе театра. Анна танцевала, была на хорошем счету у нынешней мадам-балетмейстера, та пророчила молодой балерине большое будущее. И можно было сказать, что теперь  жизнь Анны кардинально изменилась.  – Тем более в подвалах.
- Это мой дом. – Оскорбился Эрик, оглядываясь. – Никакие это не подвалы!
Честно сказать, за  четыре года обитания здесь, это место и, правда, перестало быть для него подвалами. Он делал всё, что было в его силах - обустроил это место, пытаясь придать ему хоть небольшой намёк на нормальное жилище, бесхозный реквизит прекрасно подходил для украшения и смягчения подвальной мрачности, дополняя серые стены.  Вот только с освещением было достаточно тяжело. Здесь не было электричества, которое было наверху. И поэтому свечи составляли особую статью расходов для него. Особыми деньгами Эрик не располагал (за это время он несколько раз промышлял тем, что в надежде на успех отсылал свои стихи и рисунки под выдуманным именем в пару газет. В одной из них его ждал успех. Их приняли и разместили. Но особого дохода это не принесло). Совершать дорогостоящие покупки было не по карману. Но, надо признаться, у всего было решение. Директор театра не особо следил за  тем, как ведётся учет расхода поставляемых необходимых вещей, а в некоторых помещениях, да и для декораций, зачастую пользовались свечами. Потому, несколько раз из подсобного помещения пропали пара ящиков со свечами. Имеющиеся ящики несколько раз пересчитывали, и были в крайнем недоумении, как там быстро и незаметно успели израсходовать эти недостающие ящики? Но очень скоро это забылось и перестало быть волнующей темой. Всё спихнули на верховых, которые имели скверную привычку приторговывать всем, что плохо лежит, дабы заработать на лишнюю бутылку вина. 
- Прости, я просто немного… - Анна вздохнула, подбирая нужную фразу, - не так  выразилась.
- Кстати, я тоже никогда не праздновал своего дня рождения. – Решил сменить тему Эрик. Но выбранная тема снова не отличалась оптимизмом.
- Правда? – Грустно вздохнула Анна. – А когда оно, ты знаешь?
- Если честно, нет!
- А сколько тебе лет? – Вдруг задала вопрос Анна,   и поняла, что всё это время так ни разу и не задала этого вопроса своему другу.
- Точно я не знаю. – Смутился Эрик.
- Но разве такое бывает?
- Как ты узнала, сколько тебе лет?
- Ну, мама мне говорила, сколько мне лет, потом моя тётка… а как же иначе, как бы я жила, не зная собственного возраста!
- Вот видишь. А мне моя мать никогда не говорила сколько я живу на этом свете. Она вообще почти никогда со мною не разговаривала. Я могу только приблизительно посчитать. Наверное, где-то семнадцать, может чуть меньше, может чуть больше. Я не знаю точно. 
- Ты на два года младше! – Смущенно заметила Анна, и снова посмотрела на бутылку, виня во всём именно её. Язык её не слушался. Она несла чушь! – Спасибо, это замечательный праздник! – Поблагодарила его Анна, несмотря на то, что он ограничивался лишь бутылкой не самого дорого вина и  сыра. – Правда, мне очень хорошо. Мне всегда хорошо, когда я ухожу оттуда сюда.
- Правда? – Она положительно кивнула головой в ответ.
Анна осмотрелась по сторонам, будто бы видела это место впервые.
- Надо же,  ты тут и, правда, всё изменил! Ты так и будешь всю жизнь жить здесь? Без света, воздуха, деревьев, солнца?
- Нет! Когда-нибудь я покину это место! Я хочу еще многому научиться. Ты ошибаешься, я не провожу здесь всё время! Я вижу весь город, его огни, крыши, ветер, небо…
- Я не понимаю.
Он поднялся на ноги, и протянул Анне руку.
- Пойдём.
- Куда?
- Пойдём, и сама увидишь.
Анна не очень разбирала дорогу. Очередной коридор показался ей слишком длинным и слишком тёмным. Наконец они оказались в небольшом помещении с ведущей куда-то незнакомой  Анне дверью. Эрик открыл дверь, и Анне в лицо ударил колючий ночной воздух. Над её головой раскинулось необъятное синее, усыпанное крошками звезд небо. Крепко сжимая её руку, он потянул её вперед. Анна на мгновение замедлила шаг. Эрик обернулся и вопросительно поднял бровь, отвечая на её физическое сопротивление.
- Не бойся! Ну же, пойдём! Видишь? – Восхищенно спросил он.
- Это же крыша! – Едва дыша, вымолвила Анна. Перед ними под ночным небом раскидывались крыши домов и огни города. – Как высоко!
- Тебе нравится?
Анна пожала плечами, казалось, дар речи её испарился.
- Красиво!
- Да, это неописуемая красота! На это всё можно смотреть часами. Видишь, какой неторопливый мир там внизу?
Анна зябла от промозглого колючего ветра, и поэтому старалась как можно более незаметно льнуть к своему собеседнику. Он ей казался таким теплым и умиротворяющим, избавляющим её от всех страхов. Эрик неотрывно смотрел ввысь, держа Анну за руку, совершенно не замечая её пристального взгляда.
- Ночь, прекрасное время суток, тебя скрывает тьма, тебя никто не видит, ты свободен.
Она слушала его, и что-то мелодичное, словно ноты, сливающиеся в музыку, было в его голосе, в его фразах, в его словах. Анна стояла, не дыша. 
- Потому что я чувствую себя в полной защищенности и уверенности только ночью. В полной темноте.
Анна вдруг опомнилась, отозвалась на его голос, и повернула голову в его сторону. Он был несколько выше её, и поэтому ей пришлось поднять глаза.  За эти годы он уже тоже был совсем не тем ребёнком, каким Анна когда-то его встретила и запомнила. Её глаза пристально смотрели в его, а лица оказались так близко, что он ощутил ее дыхание на своих губах. Анна стояла не шевелясь, боясь сделать хоть малейшее движение. Ей стоило лишь немного поддаться вперед, чтобы прижаться к нему теснее. Но она медлила. В его глазах читалось искреннее недоумение. И лишь когда Анна коснулась его щеки своей – он резко опустил голову, сделав несколько шагов назад. Анна вздрогнула, не в силах совладать с объявшем её испугом.
- Ты замерзла, да?
- Нет, совсем нет! – Срывающимся голосом, пытаясь не показывать волнения, вымолвила Анна.
- Всё равно лучше вернуться, - прохладно отозвался он, разворачиваясь и направляясь к двери. – Пойдём обратно.

blush2.gif

хххх

По детской привычке Анна лежала на животе, подперев рукой щеку,  и перебирала листы с рисунками, увлеченно разглядывая их.
- У тебя красивые рисунки, ты бы мог стать художником. – Задумчиво произнесла Анна. – Ты где-нибудь учился рисовать? Красиво. А это что, странный рисунок, похож на чертеж… не понимаю, что здесь нарисовано?
- Ты грустишь? Анна, у тебя что-то случилось?
- Это так заметно? – Вопросом на вопрос ответила Анна.
- Ты далеко отсюда. И по большому счету, тебя мало интересуют эти рисунки. – Эрик сложил оставшиеся листы, и отложил стопку бумаги.
- Прости. – Виновато вымолвила девушка. – Просто, я не знаю, что происходит. Но что-то мне не очень весело. У меня какое-то странное чувство, я ощущаю себя не такой как все.
- Ты? – Усмехнулся ей в ответ Эрик.
- Ну тебе-то я, наверное, могу рассказать. Ты меня всегда понимал больше, чем кто-либо ещё. Девочки-балерины хвастаются своими ухажерами. Мне уже так много лет. В моем возрасте девушки уже замужем.
- Анна, какие глупости! Тебе не много лет.
- В этом возрасте уже пора выходить замуж. Если бы была жива моя тётка, она бы, наверное, уже съела меня живьём за это и считала бы какой-нибудь прокаженной, потому что я до сих пор так и осталась незамужней, не родила ребёнка, у меня нет мужа, и всё, что я умею это лишь танцевать. Она бы считала меня позором семьи! Впрочем, она и так меня им считала. Но я ведь  скоро стану уже совсем старой, никому не интересной. Не знаю, это нормально?
- Ты смеёшься, Анна? – Искренне недоумевал е собеседник, сидя напротив неё. – Это всё глупости. Где ты всего этого наслушалась? Выбрось из головы. И к тому же, неужели тебя это всё волнует?
- Не то чтобы… не знаю. – Открыто призналась Анна, и опустила тоскливый взгляд.
- Значит волнует.
У Анны было не так-то много поклонников. Откровенно сказать, их почти совсем не было. Даже не взирая на то, что на подмостках сцены Анна блистала больше, чем кто-либо ещё. Годы занятий не прошли даром. Она превратилась в изящную  грациозную девушку. Но у неё был один недостаток – недостаток, непременно в глазах поклонников – Анна была слишком серьезна, слишком недоступна и слишком притязательна. Никому и никогда она не позволяла лишнего, слишком неохотно отзывалась на любые ухаживания, и, в конце концов, даже не всегда принимала подарки в знак почтения. Она вообще настороженно относилась к любому мужскому вниманию, проявляемому в её сторону. Она будто бы не замечала ни молодых людей, ни мужчин, которые бросали на неё свои заинтересованные взгляды. Ни в одном из них она не видела того, кто бы мог заинтересовать ее, всколыхнуть в ее сердце что-то такое, что в народе зовут любовью, или хотя бы интересом. Очень скоро Анна сыскала славу самой недосягаемой девушки. А так как она была не слишком яркой, как остальные балерины, и крайне тихой и робкой, очень скоро к ней потеряла интерес добрая половина ухажеров, высматривающих себе пассии среди танцовщиц, поняв, что у Анны Сегюр они не найдут того, что ищут. И Анна была до сих пор совершенно одна. Единственно, какое-то время назад ею стал интересоваться Жан Жири, сын  офицера. Он так настойчиво оказывал Анне знаки внимания, что иногда она даже начинала верить в то, что у него серьёзные помысли на её счет. И это действительно было так. Бедолага  так проникся к балерине, что был готов жениться хоть прямо сейчас!
- Все твои подруги ищут не столько любви, сколько толстых кошельков. Ты же сама это знаешь. Разве это любовь? Неужели ты сожалеешь об этом, Анна? Я не думал, что ты такая же, как они!
- Вовсе нет. Просто, я тут подумала… но есть же, наверное что-то такое, что не исчисляется содержимым кошелька? 
Эрик снова увлекся рисунками, и казалось, не спешил отвечать на поставленный ею вопрос, будто бы данная тема вообще не воодушевляла его на разговор.
- А ты?
- Что я? – Переспросил Эрик, когда Анна вдруг задала странный вопрос.
- Ну ты ведь, наверное, тоже задумывался об этом. О том, что где-то рядом есть твоя вторая половинка. Разве нет?
- Нет! Какие глупости! Меня это не волнует. – Горько рассмеялся Эрик. – Мне это не нужно вовсе. Для меня это не самая главная проблема, Анна.
- Да? То есть ты… никогда не думал… - слова давались девушке с трудом, она сама путалась в своих фразах, и ощущала, как горят её щеки. От этого волнение в ней лишь росло. - Но чтобы ты сказал, если бы тебя тоже кто-то полюбил?
- Меня? – Эрик усмехнулся. – Анна, - он встал, подошел к ней и сел рядом с Анной, взяв её  за руку, - что ты такое говоришь? Это невозможно.
- Почему? – Ладони Анны стали влажными, ей стало стыдно, и она, приложив ни одно усилие, вырвала руку из его ладоней.
- Потому что это невозможно! Скажи, разве вот это всё можно любить? Меня не смогла полюбить даже родная мать! Разве можно говорить о ком-то ещё? Ни одна женщина не сможет… понимаешь?
- Но почему ты так уверен? А если тебя когда-нибудь кто-нибудь полюбит? Что ты сделаешь?
- Ничего. Никто не сможет! И она… та, о ком ты говоришь, она будет страдать! Я не смогу причинить ей такую боль! Рано или поздно она поймёт, что это ошибка! Если конечно, она не будет, - она с трудом сглотнул. Горло пересохло. В памяти воскресли картины прошлого, - не совсем нормальной, и её не будет забавлять то, что у меня на лице.
- Но если ей это будет не столь важно и это случится, ты не ответишь ей взаимностью?
- Нет!
Анна вздохнула, слова будто бы вмиг исчезли, а дар речи её пропал. У неё не было сил даже дышать.
- А я? А почему же ты тогда общаешься со мною, если уверен, что ни один человек не может тебя полюбить?
- О Анна! – Его лицо просияло, в глазах засветился блеск. – Ты – это совершенно другое!  У нас ведь всё иначе! Ты… ты мой друг! Ты мне как сестра!
- Как сестра?
- Да!
- Спасибо.
Анна засуетилась и тот час же поднялась на ноги.
- Извини, мне кажется, я сегодня очень задержалась здесь. Что, если меня будут искать? Мне надо спешить. До свидания.
Озадаченный её столь странным поведением, он проводил ее тоскливым взглядом, снова оставшись наедине лишь со своими мыслями.

хххх

Подвальный мрак скрывал то, что наверху был солнечный полдень. Здесь же, как и всегда царила полутьма.
- Эрик, - Анна встала поодаль, впервые за долгий срок навестив своего приятеля. – Я пришла тебе кое-что сказать.
Эрик с интересом и трепетом перебирал старую партитуру, которую ему посчастливилось достать. Листы ее приняли желтоватый оттенок, бумага неприятно (как казалось Анне)  шуршала, а половина надписей почти стерлись.
- Говори Анна. – Увлеченный своим занятием, произнес он.
- Это очень важно, Эрик.
Эрик молча отнял взгляд от бумаги, ожидая её дальнейших слов.
- Я выхожу замуж. – Вдруг быстро произнесла она, и затаила дыхание
Он отложил листы бумаги в сторону.
- Я не знаю, смогу ли я приходить еще. Ведь, - девушка горько вздохнула, едва сдерживая слёзы, -  замужней женщине не положено общаться с другими мужчинами. Тем более, наедине. – Это больше было похоже на вопрос, нежели на утверждение с ее стороны, будто бы она хотела добиться ответа от кого-то другого, и услышать в ответ, что это лишь глупый предрассудок – можно, конечно же можно – вот что она хотела услышать! И словно желала она всем сердцем  услышать от кого-то свыше.
- С другими мужчинами? – Он усмехнулся.
- Да. И, кроме того,  у меня будет много обязанностей. Боюсь, я больше не смогу уделять нашим встречам столько времени. Мой муж, я не могу предать его.
- Неужто это тот долговязый офицеришко, или кто он там,  с которым ты так часто в последнее время любезничаешь?
- А ты откуда знаешь?
Он ей ничего не ответил.
- Не называй его так! – Тон Анны стал жестче. И походил почти что на приказ. – И что ты имеешь против? Тебе он что, не нравится?
Её собеседник недовольно хмыкнул:
- А почему он, собственно, должен мне нравиться? Я-то за него не собираюсь выходить замуж.
- Ты против?! – В глазах Анны вспыхнул нездоровый огонь и едва различимая надежда.
- Я? Нет. Почему я должен быть против? – Эрик отвернулся, и несколько секунд молчала. Анна тоже не говорила ни слова. - Ты его любишь? Того, за которого собираешься выйти?
- Люблю? Ты, наверное,  начитался глупых опер. 
- Они не глупые! – Оскорбился юноша.
- Если я выхожу замуж, значит, разумеется, испытываю к нему чувства.
Он снова опустил взгляд. Бумага сызнова зашелестела, он принялся перелистывать страницы.
- Зачем ты пришла мне об этом сообщить? Ты же вольна делать всё, что угодно. Ты же, надеюсь,  не ждёшь от меня позволения. Выходи за кого хочешь. Но у него же взгляд как у барана! – Добавил он. - Тебе с ним интересно? Ты же всегда говорила, что ещё не нашла того, кто бы был тебе интересен. И все они глупы…
- Перестань! Будто бы ты его видел. Ты же его вообще не знаешь.
- Хочешь нас познакомить?
- Нет! – Зло вымолвила девушка.
- И правильно. Ты же не хочешь напугать его раскрыв секрет, что у тебя в друзьях весьма сомнительные люди…
Анна шмыгнула носом, развернулась на каблуках своих туфелек, и, закусив губу, не произнося больше ни слова, побежала прочь.
Она не пришла ни через день, ни через неделю, ни через месяц. В театре она смешивалась с толпой, и он никак не мог ее разглядеть. Так шло время. А ещё через какое-то время Анна Жири (таковой стала ее новая фамилия после замужества) и вовсе исчезла из театра.
Однажды, поздним вечером Эрик почувствовал какую-то необъяснимую глубокую обиду, обуревающую его душой. Он ожесточенно смял и отбросил от себя крошечный макет зала театра, который он сделал из картона, клеев его на протяжении двух месяцев. 
Анна была замечательным другом и товарищем. Но… и она предала его. Она бросила его. Она исчезла. Наверняка, её супруг увез ее куда-то далеко. А она не  оставила ему ни записки, ни весточки. Не прислала письмо. Хотел бы он знать, что с ней, как она? Да, наверное, хотел! Она была ему другом, и не была безразлична, наверное, за несколько лет его новой жизни она стала для него единственным близким человеком, которому он доверял. Но, видимо, и она предпочла его общество обществу «нормальных» людей? Последнее время она была унылой и отстраненной, смотрела на него и будто не видела, слушала его, и не находила, что ответить. Она из-за чего-то страдала. Вот только из-за чего? Неужто она пожалела о том, что когда-то совершила? Неужто теперь всякая встреча с ним, всякое общение с ним обременяло её?
Через пару дней он принял твердое решение покинуть это место. Театр уже не был для него тем прежним радушным теплым домом. Он был укрытием. Холодным мрачным и пустым укрытием. Как бы там ни было, но время шло, и он не мог больше здесь находиться, если он не хочет в итоге превратиться в безликую тень этого театра, пустую и серую, не способную ни на что, не умеющую ничего, кроме как общаться с здешними крысами, ему пора подняться наверх…

Спасибо девушки! 

Эрик конечно же появится Куда ж он денется с подводной лодки    Просто, не мог же он столько лет просидеть в подвалах. К тому же,
лет ему всего ничего. Столько жизни впереди. Просидеть в подземелье просто было бы ужасно с его стороны.
Вернётся    Побродит по миру, поизучает окрестности, и вернётся))) Там вон его как ждут)))