Попрошу не кидаться диванами и плательными шкафами... 

Глава XII
(продолжение)

*     *     *

Уже три дня, а точнее, три ночи Эрик не появлялся в доме на бульваре Опиталь. Кристине он отправил записку – двенадцатилетний сын лакея Жана служил своего рода «почтальоном», он относил послания месье Луи и передавал их через своего старшего брата-привратника, – в которой, сославшись на обилие важных и срочных дел, просил не беспокоиться и не ждать его некоторое время.  Кристина ответила, что в таком случае она примет приглашение Жюли и они с Анри погостят у нее загородом. Прочитав ответное письмо, Лебер вздохнул с облегчением: он очень боялся обидеть любимую, но ему было просто необходимо побыть одному.
Нет, он не лгал Кристине – дел, и правда, хватало, – однако главная причина крылась в нем самом. С ним что-то происходило, и он не мог понять, что. Написанная более чем на половину партитура новой оперы уже почти месяц не двигалась дальше. Лебер семь раз возвращал Равелю на переработку третий акт «Галатеи», и все равно не слышал звучания финала. Текст не вдохновлял его, идея казалась пресной, а уже созданная музыка – слащавой и фальшивой.
Эрик легко пробежал пальцами по клавишам органа, вслушался в победные аккорды бравурной музыки его торжествующей любви и резко оборвал мелодию. Он протянул руку и нажал на вмонтированный в подставку пюпитра электрический звонок.
– Жан, – Лебер обернулся к вошедшему слуге, – будьте добры, пошлите Гастона разжечь камин в моем кабинете.
– Камин, месье Луи?
Его удивление было вполне оправданным – в начале августа подобный приказ хозяина кому угодно показался бы странным.
– Да, Жан, вы не ослышались, – ровным и каким-то бесцветным тоном подтвердил распоряжение Эрик.
– Будет исполнено, месье Луи.
Было очевидно, что настроение у господина Лебера не просто плохое – таким усталым и опустошенным Жан его видел впервые. В потухших глазах не плясали искры, плотно сжатые губы вытянулись в прямую линию, на лбу проступили две продольные морщины.
Неподвижно просидев еще четверть часа за клавиром, Эрик забрал партитуру двух актов «Галатеи» и, поднявшись по лестнице на галерею, прошел в кабинет.
Настежь распахнутые окна не спасали от летнего зноя, потрескивающий в камине огонь казался несвоевременной и оттого тревожной деталью интерьера. Лебер передвинул одно из кресел, поставив его совсем близко к камину, и тяжело опустился в него.
– Прости, Рене, ты опубликуешь прекрасную поэму…
Первые листы из толстой пачки полетели в огонь, за ними порциями следовали остальные. Эрик нагнулся, взял кочергу и начал поворачивать плохо занимавшуюся бумагу, помогая пламени уничтожать собственное творение. Он слышал свою умирающую музыку, она все еще присутствовала в его сознании.
Тонкие струйки пота стекали по вискам, но композитор как будто не замечал этого, как и медленно улетучивающегося запаха паленой бумаги. Ощущение тупой боли в груди постепенно сменилось облегчением, словно он исполнил тяжелую, но необходимую обязанность.

*     *     *

Первые тяжелые капли сентябрьского дождя оставляли черные следы на пыльной мостовой. Кристина, вышедшая из ворот Дворца Правосудия в сопровождении мэтра Нортуа, ускорила шаг, торопясь добраться до стоящей на противоположной стороне площади кареты. Мишель проводил подопечную к экипажу:
– Что же, мадам. Позвольте вас поздравить! В течение недели я оформлю все необходимые бумаги и передам их Эрику. Или вы предпочитаете, чтобы я привез их лично вам?
– Благодарю вас, мэтр. Я никогда не забуду того, что вы для меня сделали, – Кристина подарила адвокату искреннюю улыбку. – Но зачем же беспокоиться? Я сама заеду за документами к вам в контору. Только назначьте мне время.
– Хорошо, – кивнул адвокат. – Буду ждать вас в следующий вторник в одиннадцать. Вам удобно?
– Да.
Мишель помог даме сесть в карету и быстро пересек площадь обратно: его еще ждали дела. Кристина откинулась на мягкую спинку сидения и вздохнула: она была свободна. Более того, Рауль практически без борьбы уступил ей право опекунства над Анри. Но в душе она не ощущала того ликования, которое должна была бы испытывать.
Последняя встреча с теперь уже бывшим мужем произвела на виконтессу де Шаньи тягостное впечатление. Рауль заметно похудел и осунулся, ей показалось, что его волосы поредели, а цвет лица приобрел сероватый оттенок. Из головы не выходили его слова. Когда решение было оглашено, виконт подошел к ней и, уставившись взглядом на носки своих до блеска начищенных туфель, негромко, но отчетливо произнес:
– Ты добилась своего. Теперь мне незачем жить. Если меня осудят, я покончу с собой. Пусть моя смерть останется на твоей совести, Кристина. Когда-нибудь ты расскажешь Анри, как убила его отца.
Он резко развернулся и отошел, не глядя на хватающую ртом воздух женщину. Минуту она приходила в себя. Неужели он действительно сделает это? И как она должна будет смотреть в глаза сыну? Увидев, приближающегося адвоката, она кое-как взяла себя в руки. Но, оказавшись одна в карете, не смогла сдержаться и разрыдалась.

*     *     *