OperaGhost
Нет, пока не беременна. Нарожать детей - дело хорошее. Но это не единственное ее предназначение в жизни. 

marina
В том и была загвоздка Кристины из первоисточников - чтобы остаться с Эриком, требовалось стать личностью.
Да, при его характере он ее понял и принял. Вопрос: поймет ли она его?

Это так.  :yes:  Правда, нельзя сказать, чтобы он пропадал совсем на длительное время.

Обязательно. Работаю над этим. Момент сложный во многих отношениях.
Раулька попал как кур в ощип...

Romantic Angel
И какие впечатления от целостного восприятия?

OperaGhost
Так приличия надо соблюдать. Развод длился почти полгода. И что бы было, если бы Кристя на последнее слушание с пузом заявилась?  crazy.gif

OperaGhost
Во-первых, Кристине нужно было получить развод и опекунство над ребенком. Во-вторых, даже если они с Эриком теперь помолвлены, это не значит, что свадьба может состояться завтра. Их обоих, как и Рауля, слишком хорошо знает парижский свет. К чему нове скандалы и косые взгляды? Успеет Кристина еще нарожать, ей на днях двадцать лет только исполняется.

OperaGhost
У Эрика все по плану!  girl_haha.gif

OperaGhost
Это он Кристине на ушко шепнет, под одеялком, чтобы любопытные читатели не подслушивали. 

Magdalena
Почему бы, в числе прочего, и не пошептаться. 
Стараюсь дописать следующий отрывок, но пока еще не готов.  :pardon:

Остапа несло... 

Глава XIII
(окончание)

*     *     *

Быстро смеркалось, уличные фонари, здесь еще газовые, зажглись раньше обычного времени; их свет отражался в лужах, отблесками вспыхивали мокрые зонты, стекла карет, выходящие из моды цилиндры. Движение оставалось достаточно интенсивным, и следовать за мало чем отличающимся от других экипажем Кристины было бы нелегко, но они уже приближались к особняку де Шабрие – по-видимому, последнему пункту ее поездки.
Вот и все, она вернулась в свое временное жилище. Как долго Кристина еще проживет в этом доме? Как бы ни был не осведомлен о ценах его хозяин, сможет ли она и дальше платить аренду за трехэтажный особняк почти в самом центре Парижа? Или дело вовсе не в нерачительности графа, а просто кто-то оплачивает расходы бывшей примадонны?
Покинув карету, Рауль дошел до угла ограды и свернул в неширокий проулок между двумя особняками. Фонарей здесь не было, темно-серое, но все еще не черное небо, казалось, вот-вот зацепится за мокрые ветви садовых деревьев. В окнах соседнего дома горел яркий свет, тогда как обиталище Кристины пялилось на виконта темными окнами. Освещены были только три окна наверху – вероятно, детская, подумалось ему, и сердце тоскливо заныло – и кухня на первом этаже. Ему вдруг непереносимо, до острых судорог в озябших пальцах захотелось увидеть Анри.
Рауль с сомнением посмотрел на решетку, резко протянул руку, дотронулся до металла и отдернул ее обратно. Ничего. Холодный мокрый чугун. Попробовал еще раз, теперь уже дольше задержав ладонь на решетке. Мимо, укрываясь от вновь припустившего дождя под большим черным зонтом, прошла пара – должно быть студент с какой-нибудь горничной. Молодые люди смеялись, им не было никакого дела до топчущегося у забора хорошо одетого, но основательно вымокшего господина. Подождав, пока парочка окажется на бульваре, виконт, нервно оглянувшись, перелез через решетку и спрыгнул в сад. Приземляясь, он поскользнулся и чуть не растянулся на сырой земле, но сумел удержаться на ногах.
Рауль поспешил подойти ближе к дому, чтобы его не было видно со стороны проулка за деревьями. Вблизи особняк не казался таким уж безжизненным: зажглось еще несколько окон на втором и первом этажах. Несколько оконных проемов казались не то, чтобы освещенными, но подсвеченными – слабые багровые отблески свидетельствовали о том, что в помещении топится камин. Рауль замер, прижавшись к стволу старого каштана, – за тонкой кисеей в почти темной комнате ему почудилось движение. Так и есть – смутно различимый мужской силуэт едва выделялся на фоне неверного оранжевого света. Мужчина не стоял на месте, он медленно бродил перед камином, как будто ждал чего-то. Лакей никогда не будет вести себя таким образом. Что делает здесь этот мужчина? Кто он? Виконта бросило в жар, он перестал чувствовать холодные струи дождя, смывавшие со лба выступившую испарину. Осторожно, шаг за шагом он подбирался к окну.
Внезапно комната осветилась: на пороге в элегантном вечернем платье появилась улыбающаяся Кристина. Высокий, темноволосый человек, которому она что-то радостно говорила, оказался стоящим к Раулю спиной. Потрясенный увиденным, виконт наблюдал их всего несколько секунд. Мужчина быстро подошел к его бывшей жене, поцеловал ей руку, и оба скрылись в глубине дома. Узнать этого господина – по одному беглому взгляду даже со спины было ясно, что человек принадлежит к высшему обществу – Раулю не удалось.
Ноги сами понесли его в обход здания, он почти бегом обогнул флигель: от центрального входа отъехала карета и миновала заранее распахнутые ворота. 

*     *      *

Пропасть, в которую он катился, очертя голову, ужаснула его. Как можно было не заметить этого падения, позорной деградации, предательства всех своих принципов и идеалов? Во что превратилось его творчество? В жалкое угодничество вкусу восторженно рукоплещущей публики. Уже «Королева Камелота» была несомненным шагом назад, как по сравнению с «Минотавром», так и с «Дон Жуаном». Но все же в ней присутствовало определенное новаторство, хотя бы в самом методе обработки и включения в ткань музыкальных тем древнекельтских и раннесредневековых саксонских мелодий. А «Галатея»… 
Эрик закрыл глаза. Тихая летняя ночь принесла прохладу и немного остудила его разгоряченную голову. Несущий долгожданное облегчение измученному дневным зноем городу ласковый ветерок чуть заметно колыхал полуотдернутые шторы на окнах кабинета, из парка доносился шорох листвы и стрекот насекомых. К трем часам ночи шум, производимый огромным скоплением человеческих существ почти стих, лишь изредка где-то вдалеке возникал грохот проносящегося по мостовой авеню экипажа, потом все замолкало.
Он встряхнул головой, словно отгонял наваждение, встал, выключил свет и спустился на первый этаж. Через минуту Лебер вышел из дома на спускающуюся в парк многоступенчатую террасу. Удача, успех, счастье в любви и – что скрывать – наслаждение местью ослепили и оглушили его. В какой-то момент он снова утратил обычно присущее ему чувство меры, грань между реальностью жизни и особым миром – ирреальным пространством свободного искусства. Если в подвалах Гранд Опера созданный им театр поглотил и разрушил реальность, то теперь случилось обратное. Невозможно творить, вечно обыгрывая одну и ту же тему, пусть и самую важную в твоей жизни – жизни обыкновенного человека из плоти и крови; эксплуатировать любовь, словно хозяин своего раба, и выставлять ее на потребу жаждущей развлечения толпе тем более недопустимо.
– Маэстро Лебер, вы зашли в тупик, – невесело усмехнувшись, откровенно заявил сам себе Эрик.
Сообщить об этом неутешительном выводе прежде всего следовало Рене – либреттист имел право знать, что его старания, увы, не принесут желаемого результата. По старой привычке они часто встречались в кафе «Вольтер».
Когда Эрик вошел в излюбленное представителями литературно-художественной богемы заведение, он сразу заметил сидящего за одним из столиков в глубине зала Равеля. Лебер не опоздал, но, как видно, поэт явился раньше назначенного времени. Рене оживленно разговаривал с человеком на вид лет сорока, чье лицо, уже изборожденное довольно глубокими морщинами показалось композитору смутно знакомым. Возможно, он где-то его и видел, но вряд ли они были представлены. Небольшие темно-карие глаза незнакомца постоянно обегали помещение быстрым, ни на чем как будто не задерживающимся взглядом. В «Вольтере» не было принято церемониться, поэтому Эрик, не стесняясь прервать беседу, направился к столику Равеля. 
– Да, гений часто остается непонятым, и что самое прискорбное, обычно и уходит в лучший мир одиноким. Я был у него незадолго до кончины. Клошаль отправил меня к нему договариваться о поглавной публикации «Бувара и Пекюше», – говорил собеседник либреттиста быстро, слова вылетали из него с умопомрачительной скоростью, но при этом его речь отличалась четкой артикуляцией и была вполне разборчива. – Но он отказался наотрез. Сказал, что работа идет медленно, и ему не хочется стеснять себя обязательствами. Вообще, он показался мне мрачным и желчным…
– Добрый день, господа, – Лебер поздоровался и по обыкновению данного заведения без приглашения занял свободный стул.
– Здравствуй, Луи! Ты не знаком с Марселем? Марсель Брианоль – журналист из  "Revue de Paris". Марсель, это Луи Лебер, я говорил, что жду его. 
  Мужчины кивнули друг другу.
– Вы – знаменитость…
– Стараниями ваших коллег, – отмахнулся Эрик.
– Да ты не в духе, – Рене бросил быстрый, но внимательный взгляд на композитора. – Вот тебе еще один мрачный гений, Марсель.
– Кстати, о ком вы говорили? – поспешил увести разговор от своей персоны Лебер.
– О господине Флобере. Он так и не закончил свой последний роман, – объяснил Брианоль. – Я ездил к нему в Круассе в начале марта, а в мае он скончался.
– Да, я слышал. Он действительно был гением. Вспоминая о нем, я горжусь тем, что родился в Руане, хотя уже очень давно там не был.
– Вы тоже из Руана, месье Лебер? Да, все таланты стекаются в Париж, но сам он уже не в состоянии породить ничего оригинального и подлинного. Этот город погряз в пороках, – заявил журналист.
– Будь Париж добродетельным, вы – журналисты – давно потеряли бы свой кусок хлеба, – рассмеялся Равель. – А не заказать ли нам бутылку доброго бордо, господа?
Они просидели в кафе еще около часа, потягивая рубиновое вино и перескакивая с одной темы на другую. Говорил, в основном, Брианоль, а Рене бросал реплики, время от времени меняя направление беседы. Лебер почти не принимал участия в разговоре, внезапно он стал рассеянным и погрузился в себя, словно какая-то мысль целиком завладела его сознанием. В конце концов, он извинился и ушел, пообещав поэту встретиться на следующей неделе.

Отредактировано Тали (2007-10-17 06:37:40)

Magdalena
Это несомненно.

OperaGhost
Кто ж его в сыщики возьмет!