Dahlia
Спасибо за высокую оценку.  thank_you2.gif

Сайонара
Будем проводить эксгумацию?  crazy.gif

Сайонара
А хто ж их свидетелей знает, честные ли они? 
Где-то в фиках (или в играх) я видела вариант - Рауль имитирует свою смерть (только не помню мотивов). Такого не будет.  :/

Пока ничего особенно сенсационного, раскрутка событий только начинается.  blush2.gif
Название части, возможно, будет изменено.

ЧАСТЬ III. ОПЕРА ПРИЗРАКА

Глава I
(начало)

– Жюли, вы настоящий ангел! Вы просто спасли нас. Последнюю неделю стоит такая страшная жара, в городе совершенно невозможно находиться. Дети и я просто измучились. Жорж каждый день обещает, что вот-вот возьмет отпуск и отвезет нас на море. Но вы же знаете, с его работой.., – Луиза Риньон взмахнула рукой, что должно было означать ее полное неверие в осуществление долгожданной поездки.
– Я так рада, что вы согласились приехать, – с искренней улыбкой ответила супруга профессора.
Запущенный сад Арвилей наполнился непривычным шумом, детскими голосами, смехом и праздничной суетой. Хотя никакого знаменательного события на самом деле не было – просто Жюли уговорила Шарля пригласить друзей в их загородный дом на импровизированный пикник. Семейства Нортуа, Риньонов, Шадуаль и, разумеется, холостяк Огюст Вернуар с радостью откликнулись на соблазнительное предложение провести жаркий августовский воскресный день на лоне природы.
Недавно вернувшийся из Америки Альбер Шадуаль – бывший сокурсник и коллега Арвиля – буквально заразил старого приятеля идеями гарвардского профессора Джемса. Они часами спорили и обсуждали проблемы соотношения нарастания сенситивной интенсивности и интенсивности стимула, тождества телесной и ментальной жизни, сыпали специальными терминами из области анатомии, физиологии и психиатрии. Когда их встречи происходили в присутствии Жюли, супруга психиатра с не меньшим жаром вступала в профессиональные «баталии»; троица засиживалась допоздна, выпивая неимоверное количество кофе и поглощая – в основном это относилось к мужчинам – без счета шоколадные хлебцы или круассоны. Однако госпожа Дениза Шадуаль не разделяла профессиональных интересов мужа, она отчаянно скучала и чувствовала себя таким же  дополнением к мебели в Париже, каким ощущала и в Америке, где чета Шадуалей провела почти год, общаясь практически исключительно с университетскими профессорами. Она с облегчением узнала, что сегодня к Арвилям можно  взять детей, а также предполагается присутствие гостей, не связанных по роду деятельности с психологией, психиатрией и медициной. На этот раз мадам Шадуаль, наконец, почувствовала себя в центре внимания: она быстро нашла общий язык с Мадлен Нортуа и Луизой Риньон, поражая новых знакомых рассказами о Нью-Йоркских магазинах и своей жизни в Гарварде.
Пикник устроили в глубине сада; самого дома с окруженной столетними дубами и грабами тенистой полянки видно не было, что создавало иллюзию настоящей лесной прогулки. Расположились прямо на прогретой утренним солнцем земле, среди вольно растущей травы и цветов; закуски, вино и морсы для детей расставили на расстеленной в центре скатерти. Раскинувшиеся вокруг импровизированного стола разноцветные юбки дам казались яркими клумбами. Соблазнительные запахи, источаемые паштетами, копченостями и выпечкой на свежем воздухе приобрели особую остроту и вызывали повышенный аппетит. Гости, включая ползающего по толстому пледу под присмотром нянечки годовалого Эмиля, похоже, были в восторге. 
Как обычно, общая поначалу беседа вскоре разделилась: женщины приглядывали за играющими детьми и слушали рассказы Денизы, мужчины обсуждали политику, курсы акций и прочие новости. Мадам Арвиль как хозяйка старалась уделить равное внимание всем гостям. Убедившись, что никто не скучает – особенно обычно напряженная и скованная мадам Шадуаль, – она решилась похитить у мужской части компании неустрашимого комиссара полиции и пригласила Жоржа пройтись по саду. Из всех присутствующих одна лишь Дениза бросила им вслед удивленный взгляд, но промолчала. Похоже, ни Мадлен Риньон, ни Шарля Арвиля ничуть не удивило и не заинтересовало поведение их супружеских половин.

*     *     *

Перелистывая папки с документами безнадежно зависшего дела Призрака Оперы, Жюли часто не могла сдержать улыбки: до чего нелепыми и фантастическими выглядели показания большинства свидетелей. Время от времени появлявшийся в кабинете лейтенант Жавер не без удивления посматривал на сестру известного адвоката – пришла же охота такой красивой и элегантной даме часами сидеть в душном кабинете Дворца Правосудия и читать бесконечные протоколы, заключения экспертов и его неутешительные отчеты начальству.
– Простите, мадам Арвиль, неужели вы находите все это интересным? – не выдержав, спросил Люсьен.
– Как психиатр я нахожу все это чрезвычайно интересным, – одарила хозяина кабинета своей очаровательной улыбкой Жюли. – Половину ваших свидетелей следовало бы отправить на лечение в клинику моего мужа. Но поскольку меня, в первую очередь, интересует душевное здоровье виконтессы де Шаньи, я никому об этом не скажу.
– Ох, вы шутите, мадам! А мне, признаться, было не до шуток, – вздохнул лейтенант. – Хорошо, хоть с этой люстрой удалось разобраться. Об остальном лучше и не вспоминать.
– Неужели? Вам удалось выяснить, почему упала люстра? – заинтересованно спросила Жюли.
– Да, ее раскрутил один пьяница, а потом повесился. Простите, мадам, – Жавер смутился, думая, что его предельно конкретное изложение сути дела может шокировать даму.
Однако мадам Арвиль лишь удивленно приподняла тонкую изогнутую бровь:
– Правда? А где можно прочесть заключение?
– Посмотрите вот здесь, – лейтенант показал на лежащую внизу под кипой других толстых, завязанных шнурками картонных папок тонкую, скрепленную шнуровкой подборку документов.
– Благодарю, а…
В дверь просунулась голова одного из состоящих в подчинении Жавера сыщиков:
– Господин лейтенант, вас требует к себе комиссар, – сообщил полицейский.
Когда, извинившись, Жавер поспешил к начальству, Жюли вытащила указанные документы из-под завала и начала их внимательно изучать: ей было крайне любопытно узнать, на основании каких данных полиция списала падение люстры на несчастного Жозефа Буке.
Она бегло просмотрела протоколы осмотров технического этажа над зрительным залом Оперы, где особенно подчеркивался факт обнаружения полицейскими покрытой толстым слоем пыли пустой бутылки из-под божоле, и, мельком взглянув на экспертное заключение о состоянии креплений люстры, едва сдержала удивленный возглас. Благо, в кабинете в этот момент Жюли находилась одна. Бумага была подписана пятью экспертами, и первым стояло имя председателя комиссии Этери Луи Лебера. 
– Потрясающе! – пробормотала себе под нос подруга мадам де Шаньи.
К заключению была приложена длинная – на трех страницах – пояснительная записка, изобилующая множеством специальных терминов и технических подробностей. Почерк составителя привлекал внимание изяществом и даже некоторой вычурностью графики, поля со всех сторон листа были широкими. Перевернув последнюю страницу, мадам Арвиль уже не удивилась – записку составлял Эрик.
Что бы все это значило? Понятно, что полиция сопоставила выводы экспертов с собственной находкой и датой самоубийства (убийства?) рабочего сцены, и с легким сердцем списала трагедию на покойника. Но что же произошло на самом деле? И какую роль в этом играл, если играл, господин председатель экспертной комиссии?

*      *     *

Отредактировано Тали (2007-08-18 13:25:03)

marina
Спасибо!  thank_you2.gif
А то я все про зиму, да про зиму - в 35-ти градусную жару то 
Дениза собственно характерная представительница (в отличие от Жюли) данного круга общества, смысл появления Шадуалей несколько в другом. 

В каком смысле?

Может, претендент не в голосе был  crazy.gif  Или чем другим дирекции не глянулся. Собственно говоря, это совершенно не важно - просто полиция мал-мал потопталась на месте, проверяя всех, кто пытался поступить в оперу за последние полгода. Впрочем, до первого солиста там было далеко.
 

Это так. Но прикрывать его Лебер не собирался. Во-первых, ему самому было интересно узнать причину падения люстры, а, во-вторых, он дал совершенно объективное заключение. Версию о Буке полицейские уже сами измыслили: надо же хоть какие-то результаты начальству докладывать. 

Попрошу тапки в бок не кидать... 

Глава II
(начало)

Женщина сладко потянулась, села, встряхнула густыми длинными почти черным волосами и выбралась из-под легкого шелкового одеяла. В залитом утренним солнцем саду за открытым окном щебетали птицы, легкий ветерок шевелил занавески. Встав перед зеркалом, она не без удовольствия полюбовалась смуглым обнаженным телом, провела руками по бедрам, чему-то улыбнулась и начала одеваться. Для своего возраста бывшая натурщица, а ныне честная вдова и владелица модного шляпного магазина тридцатипятилетняя Мария Кленце выглядела великолепно – кожа упругая и гладкая, ни малейших признаков лишнего жира на животе, спине или бедрах, высокая грудь все еще сохраняла хорошую форму.
Яркая внешность, доставшаяся Марии от матери, была ее единственным, полученным от родителей наследством. Обветшавший домик, построенный на окраине Вены еще дедом, отец завещал брату и младшим сестрам Марии: он ничего не хотел знать о дочери, «опорочившей его честные седины». Бывший солдат австрийской армии Гюнтер Штейн нашел в Италии жену, но потерял руку: во время гарибальдийского восстания 1848 года  ее оторвало ядром.  Вернувшись в родительский дом с женой и четырехлетней дочерью, Гюнтер продал сапожную мастерскую отца и кое-как сводил концы с концами, существуя на небольшие проценты от купленных акций и крошечную инвалидную пенсию.
Вскоре у Штейнов родился сын, а следом еще три дочери. Чем больше становилось ртов, тем тяжелее было их прокормить. Единственной надеждой семьи стала подросшая Мария – выгодно выдать замуж красавицу-дочь, на которую откровенно пялили глаза все соседские парни и мужчины даже постарше самого Гюнтера, казалось делом несложным: главное, не прогадать. Но четырнадцатилетняя Мария совсем не разделяла этих радужных планов: насмотревшись на мучения матери, превратившейся за десять лет в замученную жизнью, потерявшую всю свою красоту и жизнерадостность, старуху, девочка не рвалась замуж.
Как бы тяжело порой ей не приходилось, Мария ни разу не пожалела о побеге из родительского дома. Она знала много разных мужчин – художников и бакалейщиков, аристократов и банкиров, – ее страстная натура и неприязнь к лицемерию и фальши не позволили подняться так высоко, как мечталось. Тем не менее, теперь у нее был вполне добротный пятикомнатный дом и приносящий стабильный доход магазин. Правда, как и сегодня, Мария нередко просыпалась не в своей постели. Если бы не дела, она и вовсе не уходила бы из этого чудесного дома. Ничего необыкновенного в самом двухэтажном, сдаваемом внаем доме с садом, собственного говоря, не было, но Людвиг… Такого человека Мария не встречала за всю свою бурную и далеко не безгрешную жизнь. Увы, их сказка подходила к концу – завтра он уезжает.

*     *     *

– Людвиг, я не помешаю?
Эрик поднял голову от расчетов, улыбнулся и аккуратно положил ручку на подставку. Его имя – Луи – она произносила на немецкий манер, что звучало немного непривычно, но мило.
– Доброе утро, Мария. Позавтракаешь со мной или ты уже собралась уходить?
– Если ты не против, я бы выпила кофе.
Разговаривать через всю его огромную мастерскую было неудобно, а пробираться между множеством ящиков, куда Людвиг уже упаковал свои приборы, книги, мольберты и прочие заполнявшие кабинет принадлежности и результаты его разнообразного творчества, Марии не хотелось – не мудрено, зацепившись за какой-нибудь гвоздь, порвать дорогое нарядное платье.
– Подожди меня внизу, пожалуйста, я сейчас спущусь.
По дороге Эрик заглянул на кухню и попросил кухарку и экономку Марту накрыть завтрак на двоих в саду. Мария ждала его в гостиной. Их отношения были нежными и, в то же время, предельно честными. Никто не строил никаких иллюзий, не клялся в вечной любви и верности, просто им было хорошо вместе целых три месяца. Лебер удивился, когда узнал, что Мария старше него на год. Эта потрясающая женщина не пыталась скрывать свой возраст и легко относилась ко многим вещам, представляющим для большинства людей неразрешимые проблемы. С ней было действительно комфортно.
Отнюдь не целомудренный поцелуй немного возбудил обоих, но они никогда не возвращались в спальню, бросая намеченные дела.
– Людвиг, – лукаво улыбаясь и поглаживая его наклеенную бровь, сказала она, – я подумала, а не поехать ли мне с тобой в Милан? Я всегда мечтала увидеть Италию. Все же это родина моей матери.
– Ты, конечно, вольна поступать так, как захочешь. Но мне это не кажется хорошей мыслью, – покачав головой, возразил Эрик. – Расставаться будет труднее. А в Париж ты все равно со мной не поедешь.
– Да, ты прав. Это просто блажь. Как я могу оставить мой магазин? 
Она убрала руку от его лица и, отвернувшись к окну, с трудом подавила вздох.
– Мария, я не единственный мужчина в твоей жизни. Через год моя постоянная занятость сведет тебя с ума, ты начнешь скучать и искать развлечений, и я, в конце концов, убью кого-нибудь из твоих любовников.
Его полушутливый тон заставил ее рассмеяться, она снова посмотрела ему в глаза:
– Не знала, что французы так ревнивы.
Всегда хмурая с поджатыми губами экономка заглянула в открытую дверь и буркнула, что кофе стынет. Странный жилец господина Зандера никогда не вызывал у Марты особого одобрения: вечно играет какую-то жуткую музыку, не пускает прислугу на второй этаж и открыто приводит сюда эту черноглазую ведьму. Одно слово – иностранец. Как хорошо, что он, наконец, съезжает, может быть, в доме поселится приличная семья.
– Ты пойдешь сегодня к фон Грессе? – спросила Мария, разливая по крошечным чашкам ароматный напиток.
– Да, я приглашен на ужин вместе с Фридрихом, – Эрик состроил страдальческую гримасу. – Уехать, не попрощавшись, будет крайне невежливо.
– Вена не видела такого чудака, – не без тайного злорадства заметила Мария. – Юная дочь министра едва не вешается ему на шею, а он бегает от нее как от зачумленной.
– Ты предлагаешь мне жениться на ней? Боюсь, Ангелина будет страшно разочарована, увидев меня без парика. 
– Людвиг, ты сумасшедший. И совершенно ничего не понимаешь в женщинах, – Мария откусила кусочек поджаренного на масле хлеба и добавила:
– Все-таки эта старая карга Марта замечательно управляется со сковородкой.

*     *     *

Как же он соскучился по Парижу! Полгода, проведенные в Италии, доказали Леберу, что Мария – женщина не слишком образованная, но искренняя, темпераментная и более, чем опытная в отношениях между мужчиной и женщиной – оказалась права. При желании он мог бы завести десяток любовниц или заключить вполне удачный брак. Общество с восторгом принимало французского композитора и архитектора – его даже уговорили продать несколько картин, чего прежде Эрик никогда не делал, – а женщины уделяли столько внимания его особе, что порой он не знал, как его избежать. След «ожога» на правой щеке скорее притягивал их взгляды, чем отталкивал. Немного необычная запоминающаяся внешность в глазах поклонниц его многочисленных талантов из недостатка вдруг превратилась в достоинство. Спасала только его обычная ироничность и привычка много работать.
После успеха «Минотавра» и «Королевы Камелота» на сцене Ла Скала он готов был поставить их в Гранд Опера. Время стирает острые углы и позволяет взглянуть на прошлое с иной точки зрения.

*      *     *

Отредактировано Тали (2007-08-20 23:15:05)

marina
Да, на этом этапе ему была нужна именно такая женщина - раскрепощенная, самостоятельная и способная оценить его как мужчину. Спасибо другу Фридриху. 
А дальше как в сказке... все страшнее и страшнее. 
Постараюсь дописать главу к ночеру. 
Спасибо!  thank_you2.gif  thank_you2.gif  thank_you2.gif