Остапа снова понесло... А потому попрошу комодами не бросаться. 

Глава XVIII
(начало)

Нервно оглядываясь и вздрагивая от каждого шороха – цокота крысиных коготков или слишком громкого всплеска воды, – Рауль пробирался по подземелью. Уже несколько дней его преследовало чувство, что кто-то постоянно наблюдает за ним, не спускает глаз… но этот кто-то не пытался напасть и схватить, он лишь следил и… насмехался. По крайней мере, так казалось новому обитателю оперных подвалов. Неужели, чудовище на самом деле все еще живо? Чтобы отвлечься от размышлений о собственной горькой участи, временами Рауль де Шаньи пытался думать о том странном существе, с которым когда-то столкнулся в проклятом театре. Как мог Призрак существовать здесь годами? И вообще десятилетиями скрываться в подвалах? Он должен был быть безумен, ибо потерять рассудок, оказывается, намного легче, чем представлялось молодому аристократу прежде.
Стараясь двигаться по возможности бесшумно – виконт заметно хромал, приволакивая левую ногу и морщась, когда ему приходилось переносить на нее вес исхудавшего тела, –де Шаньи подкрался  к условленному месту, появляться в верхних подвалах рядом со сценой было небезопасно, но выхода не было. На большой коробке из-под реквизита под тускло мерцающим газовым фонарем лежали два свертка. Чуть трясущимися руками он схватил верхний и развернул бумагу, от запаха копченого окорока и свежего хлеба его даже немного замутило. Удержаться было невозможно: Рауль впился зубами в сочное мясо, начал жадно рвать его и проглатывать почти не разжеванные куски. Эти трое суток были совершенно ужасны, бывший покровитель Оперы давно прикончил последние крошки печенья – его он оставил напоследок – из милосердно пожертвованной ему мадам Арвиль провизии, когда, проведя сутки в клинике, он был вынужден вернуться в подземелье Гранд Опера. Видит Бог, он экономил. как только мог, растягивая остатки подсохшего сыра и зачерствевшего багета, боролся со сводящим с ума чувством зверского голода, но не решался вновь написать Кристине. Он обещал мадам Арвиль оставить бывшую жену в покое. Ангел Жюли теперь стала его единственной и последней надеждой; может быть, она как-то сумеет заронить сомнение в  сознание уверенного в своей правоте и в его – виконта де Шаньи – виновности комиссара Жоржа Риньона. Но как и когда это произойдет? При всем желании помочь мадам Арвиль не сможет часто передавать ему еду и вещи…
Неделя в сырых, холодных подвалах, где ему приходилось спать сначала на голых камнях, а потом на двух составленных вместе деревянных ящиках, которые он утащил подальше вниз из какого-то складского помещения – это прокрустово ложе все равно было коротким и мало походило на то, к чему он привык, – и оставаться в одной и той же не стираной, пропитавшейся запахами немытого тела одежде, страдать от голода и пить речную воду, почти довела его до мысли сдаться властям. В тюремной камере, по крайней мере, регулярно кормят. Но приговор… его могут приговорить к смертной казни за то, чего он не совершал. Не совершал!!! Сама мысль о такой вопиющей несправедливости вызывала желание выть в голос и бросаться на стену. И еще ужасно болела разбитая при неудачном падении – ему не повезло оступиться в темноте – нога, рана оказалась глубокой и, несмотря на то, что он промыл ее водой и перевязал платком, загноилась.
Во втором свертке обнаружились свежая рубашка и тонкое шерстяное одеяло.
– Вы святая, мадам.., – с благодарностью пробормотал Рауль.
Под свертком лежал запечатанный конверт, виконт не стал его вскрывать на месте, спрятал в карман и, подхватив свое «богатство», поплелся вглубь подземелья.
Когда шаркающие шаги изгоя затихли вдали, из неприметной стенной ниши в круг слабого света шагнула высокая фигура в черном одеянии и сплошной белой маске с прорезями для глаз. Призрак покачал головой и скрылся в противоположной стене.

*     *     *

Нацарапанное карандашом мелкими буквами на вырванном из чековой книжки листке послание виконта представляло собой почти бессвязный поток жалоб, перемежающихся мольбами о прощении и отчаянными призывами о помощи. В который раз перечитав его в своем кабинете на авеню Трюден, Эрик погрузился в мрачные раздумья. Это была блестящая возможность навсегда избавиться от де Шаньи, стоило лишь передать записку Риньону и поспособствовать полиции в обыске подземелья. Но еще уговаривая Кристину не волноваться и положиться во всем на него, Лебер четко осознал, что ни за что не сделает этого. Казалось, сама судьба мстит виконту безжалостно и страшно, избрав орудием последнего удара его собственного двоюродного брата.
– Месье Луи, к вам месье Дануа, – доложил слуга.
– Просите, я жду его, Жан.
Бывший секретарь управляющего строительством стекольного завода довольно уверенно вошел в домашний кабинет главы международного концерна, на нем был недорогой, но добротный новый костюм, накрахмаленный ворот рубашки сиял белизной, в глазах читалось выражение деловой озабоченности.
– Доброе утро, ваше сиятельство, – почтительно поздоровался Дануа.
– Здравствуйте, Жан-Пьер. Садитесь, – Эрик жестом пригласил посетителя занять кресло перед его столом. – Вы видели его?
– Да. Печальное зрелище, ваше сиятельство, мне не приходилось наблюдать людей в таком состоянии. Он похож на приведение гораздо больше, чем я. И этот человек, кажется, ранен.
Эрик вскинул взгляд на собеседника:
– Только этого не хватало. Что с ним, Жан-Пьер?
«Штатный» Призрак Оперы подробно описал внешний вид и поведение скрывающегося в подвалах непрошеного конкурента на должность.
– … я заметил, что левая штанина его брюк оторвана по колено, а нога перевязана какой-то грязной, заскорузлой тряпкой. Он сильно хромал.
– Понятно. Сегодня ночью посмотрите, будет ли ответ, и оставьте там все, что требуется для обработки и перевязки ран, купите из тех же денег. Да, и еще бутылку коньяка, пожалуй.
В памяти маэстро вдруг всплыл образ больного, уже с трудом передвигавшегося Дени. Что за наваждение! Как будто все призраки прошлого сговорились воскреснуть одновременно, но в совершенно неожиданных ипостасях.
– А что мне пока делать? Ну… как Призраку, месье де Ларенкур?
– Ничего, осваивайтесь, изучайте здание и старайтесь никому не попадаться на глаза, в том числе нашему подопечному.

*     *     *

Предложение оживить легенду Гранд Опера незаметный служащий строительной компании из маленького южного городка воспринял с неожиданным энтузиазмом. Еще в гимназические годы младший сын аптекаря нередко играл в любительских постановках, Дануа неплохо пел, но никогда не думал о профессиональной сцене. И все же, все же… Много лет спустя, он утешался мыслью о том, что изуродованное оспой, подхваченной во время службы в Ажире, лицо стало бы непреодолимым препятствием для карьеры артиста. С каждым годом жизнь становилась все более тусклой и однообразной – одиночество, грустные воспоминания о потерянной любви, скучная служба в компании, скромное жалование.
Вопросы появившегося в Монтобане подобно персту небесного Провидения графа-архитектора повергли Дануа в полнейшее изумление:
– Вы поете, месье Дануа?
– Да… а как вы догадались, ваше сиятельство?
Лебер чуть усмехнулся уголком рта.
– Мне так показалось. Вы не будете против, если я попрошу вас спеть что-нибудь…
Покидая кабинет де Ларенкура, Дануа улыбался, как улыбался ему загадочный мир парижских тайн, куда он не мыслил попасть даже в самых смелых юношеских мечтах.

*     *      *

marina
Спасибо!
Именно, повторяется в виде фарса. Граф нынче слишком занятой человек, чтобы шастать по подвалам в виде Призрака.  Ему теперь больше в амплуа режиссера-постановщика выступать нравится. 

marina
Слабоват виконт для таких испытаний, как бы умишком не тронулся...
Да граф всегда был парнем сердобольным.    Хоть и стал он пожестче, но не мыслил виконтишку до такого доводить.